Двойная наследственность (Пролог, Глава 1-3)

[dia-mress]

Фандом: StarTrek: TOS
Название: ДВОЙНАЯ НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ
Автор: M'Ress
Жанр: джен, приключения, angst
Время действия: после третьего сезона TOS
Дисклеймер: не прошу себе никаких прав на вселенную и героев, кроме единственного права посвятить этот текст Маргарите Дэйн и Египетской мау, с благодарностью за разделённую радость творчества.

Пролог

Конец.
Он разогнул ноющую спину - в последние годы его всё чаще посещала эта несильная, надоедливая боль в пояснице, лишнее напоминание о быстротечности времени - и нажал несколько кнопок, включая режим консервации. Над столом вспыхнул бледно-голубой купол стазисного поля. Тихо загудели невидимые насосы, из вентиляционных люков дохнуло сухим морозным воздухом. Заурчал утилизатор, переваривая в керамическом чреве одноразовые инструменты, грязные салфетки, пустые ёмкости из-под реактивов.
Перед тем, как выйти, он бросил последний взгляд на матовую чашу огромного сферического экрана. В жемчужно-серой глубине скользили, переплетаясь, красные и зелёные ленты, скрученные тугими спиральными жгутами. Петли и кольца, узлы и перехлёсты, запутанный, бесконечно сложный орнамент...
Конец. Очередной долгосрочный эксперимент закончился такой же сокрушительным провалом, как и двадцать две предыдущие попытки.
И ничего не исправить. Ошибка сделана не сегодня и не вчера - двенадцать лет назад. Двенадцать лет работы перечёркнуты одним-единственным нарушением в последовательности нуклеотидов. Двенадцать лет его жизни, которая может закончиться раньше, чем он добьётся успеха.
Двери лаборатории беззвучно сомкнулись за спиной, темнота плащом опустилась на плечи. Комнату Памяти он пересёк, не зажигая света. Не было сил посмотреть в глаза своим прошлым поражениям, встретить их молчаливые вопросительные взгляды: ты смог? Тебе удалось?
Не смог. Не удалось.
В кабинете его встретил мягкий полумрак, чуть разбавленный перламутровым сиянием люминесцентных ламп. Он опустился в кресло, чувствуя себя разбитым и усталым, как никогда. Словно десятилетия долгих и напрасных усилий разом легли на плечи, тяжёлые, как могильный обелиск, отмечающий место упокоения последних надежд.
Т`Салан, позвал он, приди ко мне, Т`Салан...
И она вошла, ступая так легко, что звук шагов растворялся без остатка в шёлковом колыхании длинных одежд. Приблизилась, окутанная шорохом и прохладой, как благодатный северный дождь; невидимкой остановилась за плечом, скользнула по виску маленькой тёплой ладонью.
Т'Салан?
Я здесь, муж мой.
Он откинул голову, глядя снизу вверх в её склонённое лицо, как в детстве вглядывался в узоры серебристых облаков в бездонной глубине ночного неба. Та же неуловимо притягательная красота была в её чертах, изменчивых, словно песчаный рисунок дюн под ветром - как будто тысячи прекрасных лиц таились в едином облике, выдавая себя то изгибом тонкой брови, то движением губ, то внезапным блеском глаз из-под опущенных стрельчатых ресниц.
Я устал, молча сказал он. Я слепец, бредущий на ощупь по незнакомой дороге. Т'Салан, жена моя, может ли быть, что я ошибся? В темноте так легко сбиться с пути...
Она протянула руку, прикоснулась двумя сложенными пальцами к его пальцам, словно не замечая зелёных пятен, мелкими крапинками забрызгавших его кожу и мягкий рукав рабочей туники.
Не позволяй сомнениям поколебать твою волю. Путь всегда труден для идущего первым. Но по твоим следам пойдут тысячи.
По следам ошибок и заблуждений?
По следам испытаний, ведущих к истинному совершенству.
Он погладил её тонкие пальцы, тыльную сторону ладони. Её прикосновение наполняло душу таким теплом, таким сладостным покоем, что сама мысль о том, чтобы разомкнуть руки, казалась невыносимой. В тысячный раз он подумал, что не смог бы пережить без неё все эти годы, полные трудов, лишений и разочарований.
Не оставляй меня, попросил он. Отдельная моя, неотделимая моя... вечно близкая, вечно далёкая...
Всегда рядом, о муж мой...
Лёгкое движение руки, прощальный вздох шелков - и связь распалась. Ещё несколько секунд он сидел неподвижно, ощущая, как гаснет тихое мерцание её мыслей в сумраке его утомлённого сознания. Потом коснулся сенсорной панели на подлокотнике, и металлическая лапа манипулятора опустила перед ним маленький экран.
Дерево питают корни. Человека питают знания. Спутники-шпионы, антенны-ловушки, станции перехвата подпространственных сигналов - кропотливо выращенные им корни простирались далеко за пределы его владений, выцеживая из бесплодного галактического шума капли драгоценных сведений. Новости из Федерации и новости из Империи. Прямые трансляции из открытых источников и секретные переговоры звездолетов с космическими базами. Информация, информация, реки информации, стекающиеся на его рабочий терминал...
Строчки мелькали перед глазами бесконечной развёрткой. Поисковые программы отфильтровали поток данных, оставив лишь то, что могло быть связано с его работой, но и просмотр этого малого остатка отнимал у него по несколько часов ежедневно. Мемори-Альфа: новые поступления в медицинский раздел федеральной библиотеки. Ромул и Рем: вспышка эпидемии неизвестного мутагенного вируса среди реманских горнорабочих. Андор: статья Шререка Хова о механизме наследования пси-фактора у потомков смешанных браков андорианцев и айнарианцев. Земля: неподтвержденные слухи об обнаружении научного архива времен Евгенических войн. Вулкан: доклады врачей и ксенобиологов на ежегодной конференции в Та'Раан...
Стоп... Он ударил по клавише, останавливая стремительный бег символов. Ещё раз медленно перечитал последнюю страницу.
Да.
Он закрыл глаза, сдерживая участившееся дыхание. Спокойнее. Эмоции здесь неуместны. Сначала проверить информацию. Если подтвердится - собрать косвенные данные из всех доступных источников. И уже потом...
Он больше не думал о сегодняшней неудаче - та принадлежала прошлому. А его ждало новое, самое сложное, самое важное дело.


Глава 1

Цифры на хронометре мигнули и сменились на 04:00. Едкое зелёное мерцание раздражало усталые глаза; приподнявшись со стула, Кирк дотянулся до кнопки и выключил часы. Постоял немного, пытаясь собраться с мыслями, потом опустился на место, с силой провёл ладонями по лицу, потёр виски. Не помогло.
Почти двое суток прошло в глухом бессонном угаре. Голова отяжелела от липкой дремоты, мысли утратили сцепку с реальностью и проскальзывали вхолостую, подолгу крутясь на одном месте. До смерти хотелось упасть на любую горизонтальную поверхность и отключиться; но стоило закрыть глаза - и в темноте под веками огненным пятном проступал чёткий, как на стоп-кадре, силуэт: запрокинутое лицо, вытянутая в последнем усилии рука...
Джим до боли прикусил костяшки пальцев, прогоняя неотвязное видение. Уставился прямо перед собой: в тёмном экране настольного компьютера отразился хмурый, осунувшийся, почти незнакомый человек. В нижнем углу экрана мерно вспыхивал красный огонёк - сигнал готовности к записи.
Он оттягивал этот момент, сколько мог. Сел ровнее, пригладил ладонью волосы, поправил тесный воротник парадного кителя. Те, кому адресовано послание, должны увидеть перед собой капитана Звёздного Флота, а не растрёпанное чучело... хотя вряд ли им будет от этого легче.
- Компьютер, начать запись. Досточтимый посол Сарек, леди Аманда. Я вынужден с прискорбием сообщить вам...
Сколько таких писем он отправил родителям и друзьям людей, погибших под его началом? Он мог бы назвать точную цифру и перечислить все имена. И каждый раз это было больно и трудно, но так мучительно - никогда. И никогда ещё казённые, затверженные наизусть слова соболезнования не звучали для него так нестерпимо пусто и фальшиво.
На словах "ваш сын" он сбился и замолчал. Нажал клавишу, стирая испорченную запись. Помедлил - и отключил видеорежим. Деваться всё равно некуда, он сделает это, но только не сейчас. Пусть - немного позже. В конце концов, лишний час уже ничего не значит... и ничего не изменит.
Какая-то часть его сознания до сих пор отказывалась примириться с этим. Странно - он ведь столько раз видел смерть вблизи. Работа в дальнем космосе, как никакая другая, приучает к мысли о конечности человеческого существования. Каждый день приносит новые неожиданности, каждая неожиданность таит в себе опасность, каждая опасность может оказаться фатальной. За прошлые двенадцать лет Кирк узнал доподлинно, что это значит - терять друзей и родных. И каково провожать в последний путь тех, кто работал и сражался с тобой рядом.
Но эта смерть была так неожиданна и бессмысленна, что всё переворачивалось внутри - не столько от боли, сколько от невозможной, чудовищной несправедливости.

...Последний месяц выдался на редкость тяжёлым. Сначала они мотались по четырнадцатому сектору, исследуя гравитационные аномалии в ядре массивной газовой туманности - не слишком сложное, но скучное и трудоёмкое дело. Закончить работу не дало срочное сообщение из штаба: в соседней системе орионский рейдер напал на грузовой конвой Федерации и удрал, набив трюмы дилитием.
Уходя от погони, незадачливый грабитель проявил чудеса увёртливости, а когда они наконец сошлись на дистанцию выстрела - лишний раз доказал, что и крыса может быть опасным противником, если загнать её в угол. Сам по себе рейдер не мог соперничать с "Энтерпрайзом" ни в скорости, ни в огневой мощи, но с грузом дилития на борту орионский корабль представлял собой буквально летающую бомбу. А бомба, управляемая отчаявшимся разбойником, которому расовый кодекс чести запрещает сдаваться в плен живым, - это хуже, чем ромуланский крейсер с полным боезапасом. Ромуланцы, по крайней мере, не матерятся по громкой связи на весь эфир и не бросаются очертя голову на таран, рассчитывая прихватить вас с собой на тот свет.
Чудом избегнув взаимной аннигиляции, они разнесли рейдеру щиты, а Скотти выдернул орионского капитана и его пилота с мостика, как пару морковок с грядки, и телепортировал прямиком на гауптвахту. После этого исход боя был предрешён. Но судьба ещё не исчерпала запас неприятных сюрпризов: когда "Энтерпрайз" взял захваченный корабль на буксир, налетел ионный шторм. От основной волны они увернулись, но облако заряженных частиц всё-таки зацепило звездолёт одним крылом и хорошенько протрясло, а шлейф вторичного излучения сжёг половину электроники на борту - как будто им без того мало было забот. К тому моменту, как потрёпанный корабль доковылял на Звёздную базу, люди только что на ходу не засыпали, доктор Маккой забрасывал капитана рапортами о плачевном физическом и психологическом состоянии экипажа, и в редкие минуты отдыха в кают-компании все разговоры крутились вокруг предстоящего увольнения на берег.
Космическая станция - не то место, где жаждали бы провести долгожданный отпуск четыреста человек, истосковавшихся по живому воздуху и твёрдой земле под ногами. Поэтому Кирк махнул рукой на положенный по инструкции текущий ремонт и, задержавшись лишь для передачи орионцев и трофейного судна руководству базы, взял курс на Эдос. Эта планета М-класса в системе двойной звезды присоединилась к Федерации совсем недавно, но уже успела прославиться на весь сектор райским климатом, изысканной кухней и дружелюбием местных жителей.
Кроме обычных отпускных хлопот перед капитаном стояли две трудновыполнимые задачи. Во-первых, оторвать главного инженера Скотта от починки его драгоценных двигателей и отправить его вниз хотя бы на пару дней, погулять и расслабиться. Во-вторых, проделать то же самое со старшим помощником - с той разницей, что Спока предстояло вытаскивать не из инженерного отсека, а из научной лаборатории, где неугомонный вулканец сутками напролёт писал отчёт по исследованию той самой туманности, будь она неладна. И если первую миссию обещал взять на себя доктор Маккой, то вторая целиком и полностью ложилась на плечи Кирка.
Уговаривать пришлось долго. К несчастью, понятия Спока о полноценном отдыхе не имели ничего общего с милыми сердцу землянина простыми радостями, как то: пошататься по вечерним барам, пробуя диковинную местную выпивку, от души размять ноги на танцплощадке, познакомиться с красивой девчонкой и вскружить ей голову рассказами о тайнах и опасностях глубокого космоса... Точку в споре поставило только клятвенное обещание Кирка отложить на время традиционные увеселения и начать увольнительную с культурной программы. В качестве ответной уступки Спок предложил капитану самому выбрать маршрут для экскурсии.
В маленьком городе на восточной оконечности материка Локус, куда их перенёс транспортатор, недавно наступило утро, и в прохладном воздухе ещё стоял запах росы и мокрого камня. Косые негреющие лучи оранжевого солнца скользили по стенам тонких башен, взлетающих над зубчатой линией пирамидальных крыш. Дома здесь были сложены из неотшлифованного гранита; невзрачные, грубоватые на вид серые глыбы преображались на свету, рассыпая пригоршнями искристый слюдяной блеск. Узкие извилистые улочки, вымощенные гладкими жёлтыми булыжниками, текли между высоких зданий, как золотоносные реки в обрывистых берегах.
Из-за этих удивительных жёлтых камней, которые были старше камней Иерусалима на Земле и Пелашта на Вулкане, город в незапамятные времена получил имя Икеруан, что на давно забытом диалекте означало "песня". Самородные кристаллы эмберита - эдосианского жёлтого корунда - звучали от прикосновения, причём высота и тембр звука зависели от размера и формы кристалла. Руки древних мастеров собрали миллионы камней, огранили и отполировали их, сложили один к одному, подобрав тона и полутона - и улицы города стали клавиатурами исполинского рояля.
Кирк много слышал о дивной музыке Икеруана, но восторженные рассказы очевидцев не могли передать и сотой доли истинных впечатлений. Это было как в сказке. Каждый шаг по солнечной мостовой отзывался ясной, чистой нотой; звуки разбегались из-под ног, словно круги по воде, дробясь и перекликаясь, отражаясь эхом от гранитных стен и тонким звоном - от радужных стёкол. И - вот загадка! - соединяясь, они не глушили друг друга, не сливались в беспорядочный шум, а текли вместе, в полном согласии, рождая череду причудливых, но гармоничных аккордов. Казалось, не только мостовая - весь город поёт слаженным хором, где вековые, глубоко вросшие в землю фундаменты ведут партию басов, флюгера из листовой бронзы гремят на ветру, как праздничные кимвалы, а шпили высоких башен вторят им чистыми голосами камертонов.
Вопреки тайным опасениям капитана, Спок не ударился в пространные рассуждения о пьезоэлектрических эффектах и микрокристаллических резонансах. Задумчивый и молчаливый, он ступал по золотым камням осторожно, точно нащупывая подошвами невидимые струны, и выражение его лица было при этом почти мечтательным. В конце концов, у всех живых существ есть слабости - у кого-то больше, у кого-то меньше; что касается Спока, то его слабости можно было пересчитать по пальцам, и одна из них называлась - музыка. Да, будь у меня слух, как у вулканцев, я бы тоже предпочитал музыку всем остальным искусствам, думал Кирк, глядя, как его невозмутимый друг наклоняет голову и чуть прикрывает глаза, будто не ушами, а всей кожей ловя тончайшие оттенки созвучий. Джим почти не сомневался, что в скором времени снова услышит эти мелодии - вечером после вахты, в комнате отдыха "Энтерпрайза"... интересно, как они будут звучать в переложении для вулканской ка'атиры?
Навстречу им несколько раз попадались эдосианцы - удивительные трёхрукие, трёхногие создания с кожей апельсинового цвета. Кутаясь в цветные шёлковые балахоны, они передвигались странной, неуклюжей и в то же время грациозной походкой, и под их босыми ногами улицы звенели вальсовым напевом на три такта. Завидев капитана и старпома, они приветливо взмахивали рукавами, а один, заметив острые уши Спока, даже попытался изобразить трёхпалой рукой вулканский салют. Бледные лица пришельцев и недостаток конечностей нисколько не шокировали их: хотя Эдос ещё не стал местом массового паломничества туристов со всей Федерации, земляне были здесь частыми гостями, а кое-кто - например, ксенологи, лингвисты и сотрудники земного посольства - жили на планете годами.
Мало-помалу небо на востоке начало светлеть, радуя глаз акварельными переливами из зеленоватой бирюзы сначала в лазурь, а потом - в разбавленное молоко. Воздух заметно потеплел; за стенами дальних зданий разгоралось медленное зарево. Приближался полдень - на Эдосе он совпадал с восходом второго солнца, горячей белой звезды. Улицы быстро пустели: эдосианцы расходились по домам и многочисленным уличным кафе, скрываясь от приближающейся жары в кондиционированной прохладе закрытых помещений.
Когда они со Споком вышли на центральную площадь, первый луч восходящей звезды уже зажёг яркие блики на шпилях и бронзовых флюгерах, разбросал пригоршни цветных огней по витражным окнам башен. Голоса камней звучали всё тише и тише, переходя в нежный неразборчивый лепет, похожий на журчание фонтана. Время чудес истекло: мостовые Икеруана пели только в холодные утренние часы, умолкая по мере наступления дневного зноя.
Они шли молча, вслушиваясь в последние отголоски замирающих напевов. Говорить не хотелось. Джим успел ещё подумать, что с походом на танцплощадку придётся повременить - настроение не то: после волшебного концерта тяга к шумным развлечениям испарилась сама собой. Сейчас бы зайти в какой-нибудь небольшой тихий ресторанчик, пересидеть жару за кружкой холодного пива или горьковатого гамалианского лимонада с пряностями, а ещё лучше - за шахматной доской. На корабле в последние дни было не до игры, времени едва хватало на сон. Зато сейчас как раз представлялся удобный случай, чтобы опробовать на деле недавно разученную защиту Сирриса - дерзкий, рискованный, но чрезвычайно эффектный приём против двухпозиционного гамбита, которым Спок побил его в прошлой партии...
Резкий воющий звук вклинился в размышления, мгновенно вырывая капитана из состояния приятной расслабленности. Красную вспышку боевого фазера он распознал бы и с закрытыми глазами. Спок, обладавший реакцией кобры, отпрянул в сторону: в метре от него на мостовой распустилась огненная астра, несколько камней лопнули с жалобным стоном.
"Фазер второй модели, с усиленной энергоотдачей, - машинально отметил Джим, - а стреляют сверху, с башни..." Додумывал он уже на бегу. От домов на другой стороне площади их отделяло не меньше сотни метров открытого пространства: хуже не придумаешь. У даже них не было оружия, чёрт побери, они шли на прогулку, а не на бойню! Коммуникатор висел на поясе, но что толку? Спасти их могла только скорость - да ещё то, что попасть из ручного оружия по бегущему человеку не так-то просто.
Эмберитовая кладка скрежетала и лязгала под каблуками сапог. Он мчался, не оглядываясь, зная, что Спок следует за ним по пятам; на золотом разливе площади они были как на ладони, но неизвестный противник всё медлил с выстрелом. Впереди в длинном сером фасаде какого-то особняка темнела треугольная прорезь арки. Нырнуть под низкий свод, спрятаться хоть на полминуты, вызвать корабль...
До спасительного укрытия оставалось совсем немного, когда за спиной снова блеснула красная молния, и камни вскрикнули человеческими голосами под тяжестью упавшего тела.
С разбегу Кирк пролетел ещё несколько метров и чуть не поскользнулся, разворачиваясь на гладкой жёлтой брусчатке. Спок уже поднимался - нет, пытался подняться, тяжело опираясь на локти. Парализующим задело, по ногам, с облегчением понял Джим. Их разделяли считанные шаги. В эту секунду он не думал о стрелке, что держал их на прицеле, - он весь вложился в один бросок. Спок привстал, протягивая руку, из последних сил заставляя оглушённое тело двигаться; ни боли, ни страха во взгляде - лишь отчаянное, предельное напряжение...
Луч ударил ему в спину, словно докрасна раскалённая пика. Режущий свет вспыхнул перед глазами Кирка, на самой сетчатке выжигая силуэт друга и его лицо, мгновенно обращённое в слепящий алый огонь. Сухой перегретый воздух кляпом забил горло, задушив крик; Джим непроизвольно зажмурился, споткнулся - онемевшие камни мостовой впились в колени, выброшенная вперёд рука прошла сквозь пустоту, пальцы опалило жаром...
И всё. Ни крови, ни пепла, ни запаха гари. Только огненное пятно, медленно гаснущее на изнанке век. И одна-единственная мысль, холодная, как лезвие ножа: "Следующий выстрел - мне". Он знал, что не успеет даже подняться на ноги.
Выстрела не было. Знойная тишина окутывала его душным непроницаемым коконом. Он открыл глаза, не понимая, почему его оставили в живых.
Площадь была так же пуста и безмолвна, как несколько минут назад. Белое солнце заливало крыши домов хрустальным сиянием, тёплый ветер кружился у стен, свивая тонкие смерчики пыли. Огромный мир продолжал жить, не заметив, что лишился чего-то важного.
Остальное скомкалось в памяти, как старый газетный лист. Были незнакомые лица, яркие пятна шёлковых одежд, встревоженные голоса. Была суета в транспортном отсеке, и кто-то торопливо диктовал координаты столицы. Был светлый просторный кабинет и пожилой эдосианец в красной униформе - он втягивал голову в плечи, понемногу бледнея из оранжевого в пергаментно-жёлтый цвет, хотя Кирк не кричал на него и даже не повышал голоса... И лицо Маккоя, серое, застывшее, словно постаревшее на десять лет разом... безысходная горечь в глазах Скотти, слёзы на тёмных щеках Ухуры... И растерянный взгляд Чехова: как же так? Почему?..

...Кирк тряхнул головой, возвращаясь из воспоминаний в настоящее время.
Почему? Этот вопрос до сих пор не давал ему покоя, как застрявший в мозгу гвоздь. У Спока не было врагов. Вернее, не так. У Спока не было личных врагов. Никого, кто пожелал бы свести счёты именно с ним, не тронув при этом Кирка. Четыре года они прошли плечом к плечу, капитан и его старший помощник, - и громкая слава побед, и тихая ненависть побеждённых естественным образом делились между ними поровну. Он мог предположить, что кое-кому в Ромуланской Империи смерть Спока доставила бы особую радость, но ожидать от ромуланцев милосердия к Джеймсу Кирку, в чьём активе (только по официальным данным) значились семь уничтоженных "хищных птиц" и четыре сорванные миссии против Федерации, - это было попросту абсурдно.
И второе. Место и время для увольнительной было выбрано случайно, значит, убийце тоже пришлось импровизировать. За кратчайшее время, без подготовки выследить двух людей на огромной планете, нанести удар и исчезнуть, не оставив следов, - для этого требовался опыт и мастерство. А опытный преступник непременно убрал бы единственного свидетеля хотя бы для того, чтобы обезопасить себя. Фазер в этом смысле очень удобен: два выстрела, два облака ионизированного газа - и их со Споком ещё долго считали бы "без вести пропавшими". Нет тел - нет и преступления. Так должен был поступить профессионал... если только у него не было особо веских причин сохранить Кирку жизнь.
Для чего?
Ответ лежал на поверхности. Простой и страшный ответ, от которого он больше не мог отворачиваться.
Смерть Спока была только средством. А мишенью являлся он сам, капитан "Энтерпрайза", наживший за время службы столько личных врагов, что любителям вендетты впору было занимать очередь за его головой. Клингоны и ромуланцы, орионские пираты и просто преступники - среди них мог найтись кто-то достаточно могущественный и злопамятный, чтобы отомстить таким изощрённым способом. Кто-то, пожелавший не просто убить обидчика, но заставить его страдать.
Он верно рассчитал, этот неизвестный враг. Видеть смерть лучшего друга, быть рядом и не суметь его защитить - какая физическая боль сравнится с этой? И какая пытка может быть хуже бессонной ночи наедине с собственным горем, бессилием и виной?
Он верно рассчитал - и всё-таки ошибся. Потому что этой смерти Кирк не простит. И не позволит убийце уйти безнаказанным.
Джим не считал месть достойной целью. Человеческая жизнь коротка, а Вселенная - огромна, и перед лицом её бесчисленных загадок и чудес казалось сущей глупостью тратить силы и жар души на то, чтобы кому-то стало хуже, чем тебе. Но здесь было другое. Он не жаждал расплаты - просто чувствовал, что не сможет вздохнуть свободно, пока тот, кто отнял жизнь Спока, ходит под этими звёздами. Так же, как когда-то не мог дышать одним воздухом с Кодосом-Палачом.
Он уже знал, что пойдёт до конца, чего бы это ему ни стоило. Оставит "Энтерпрайз", если потребуется, плюнет на карьеру, уволится из Звёздного Флота, но отыщет этого подонка. И если правосудие Федерации окажется неприменимым... что ж, он сам станет правосудием и приговором.
Только тогда он сможет посмотреть в глаза родителям Спока и сказать: "Я не уберёг вашего сына, но человек, который сделал это, больше никого не убьёт..."
В дверь постучали. Тихо, осторожно, словно опасаясь разбудить хозяина каюты, если тот, против ожидания, уснул. Кирк нажал кнопку электронного замка - для удобства пульт был встроен прямо в стол.
- Войдите.
- Джим, - Доктор Маккой нерешительно переступил порог и, остановившись напротив, внимательнее вгляделся в лицо капитана. - Ты так и не поспал?
- Вздремнул немного, - солгал тот.
- Ты не хочешь...
- Нет, - отрезал Кирк. Профессиональная или личная, сейчас забота врача только раздражала его.
Маккой поморщился, но спорить не стал.
- Скотти принял сообщение из штаба, - сказал он. - С Вулкана передали, что посол Сарек с женой отбыли в дипломатическую поездку на какую-то пограничную планету... В общем, с ними пока нет связи.
Кирк кивнул. Значит, с письмом можно не торопиться. Мысль скользнула по поверхности сознания, не принеся никакого облегчения.
- Я только что разговаривал с префектом Тайрексом, - продолжал врач.
При этих словах Кирк ощутил глухой всплеск злости на самого себя. Он совсем забыл о другой стороне дела. Убийство офицера Звёздного Флота должно было переполошить всю администрацию планеты, не говоря уже о прочих тягостных хлопотах, которые влечёт за собой любая насильственная смерть. И лишь сейчас капитан сообразил, что Скотт и Маккой взяли все труды на себя, оградив его и от бумажной волокиты, и от разговоров с местными стражами порядка, и сделали это молча и незаметно, как нечто само собой разумеющееся.
А ведь им тоже сейчас тяжело, подумал он. Особенно Маккою. Язва-доктор часто отпускал шпильки в адрес Спока, но весь экипаж знал, как он на самом деле привязался к "остроухому гоблину с калькулятором в голове". И всё же они с инженером взвалили на себя эти дела, чтобы дать Кирку несколько часов покоя, как будто капитан больше всех нуждался в отдыхе.
- Есть новости? - спросил он чуть резче обычного.
- Да, - Маккой помялся, будто не зная, с чего начать. - Джим, они... в общем, они нашли его. Снайпера.
Кирк вскинул голову.
- Нашли? - бессмысленно повторил он.
Маккой кивнул.
- Мёртвым. Он застрелился. Оставил записку с объяснением и признанием.
Всё? Кирк прислушался к себе - но вместо радости внутри была только растерянная пустота. Неожиданная развязка застала его врасплох. Минуту назад он твёрдо знал, что делать дальше, а теперь чувствовал себя так, словно у него выбили опору из-под ног. Слишком быстро, слишком неожиданно...
Слишком просто.
- Кто он? Где достал оружие?
Маккой тяжёло вздохнул.
- Оружие табельное. Он из Звёздного Флота... был из Звёздного Флота. Лейтенант-коммандер Эмиль Рош.
Кирк резко поднял голову.
- Рош? А капитан "Аргемоны"...
- Да. Его младший брат.


Глава 2

"Аргемона" была земным пассажирским лайнером галактического класса - двадцать человек экипажа, триста пассажиров, крейсерская скорость варп-5. В звёздную дату 1318.5 она шла на посадку в Центральный космопорт Вулкана. Вообще космические корабли редко садятся на планеты: проще и быстрее телепортировать пассажиров прямо в терминал космопорта. Однако и транспортаторы имеют свои ограничения - в частности, ими нельзя пользоваться, если внизу бушуют электрические бури.
Сезон электрических бурь на Вулкане начинается, когда Харита - или, по-вулкански, Т'Хут - входит в перигефестий*, вызывая своим притяжением "атмосферные приливы" - регулярные перемещения воздушных масс, которые докатываются до поверхности в виде страшных самумов и сухих гроз. Вдобавок усиление гравитационного взаимодействия между двумя планетами осложняет для кораблей подход к орбите. Поэтому рейсы на Вулкан в это время года выполняют только самые опытные пилоты, и посадка в таких условиях считается неофициальной проверкой мастерства. Не каждый из ветеранов космических трасс может сказать о себе: "Я садился на Вулкан в месяц бурь".
Лоуренс Рош не был ветераном. Он был вундеркиндом. Двадцативосьмилетний талант, гордость Академии, один из лучших пилотов в классе тяжёлых кораблей. Пожалуй, он не уступал Сулу. А может быть, и превосходил его, потому что Сулу был бойцом, а Рош - виртуозом.
Он доказал своё искусство, проведя "Аргемону" между Вулканом и Т'Хут, кружащимися в вечном танце. Прицепившись к пилону орбитального дока, отстыковал разгонный модуль с варп-ядром - правила безопасности запрещали садиться на планеты с запасом антивещества на борту. Безукоризненно вписал корабль в спиральную траекторию снижения и уже вошёл в посадочный коридор, когда пропала связь с планетой.
Над Вулканом это бывает. Вблизи поверхности электрическая буря может заглушить сигнал основного или резервного ретранслятора, или оба сразу - такое происходит очень редко, но и на этот случай в инструкции имелись чёткие указания. При потере связи пилоту предписывалось немедленно сойти с глиссады и набирать высоту, пока помехи не исчезнут. Строгость запрета диктовалась тем, что электрические бури затрудняют не только связь, но и навигацию.
Но навигационная система "Аргемоны" функционировала превосходно, корабль шёл по глиссаде, как по линейке, а перебой в связи мог быть вызван кратковременным атмосферным возмущением. Вероятно, на это и понадеялся капитан Рош, ожидая, что корабль вот-вот проскочит слепую зону и всё придёт в норму. Ему очень не хотелось ломать красивую посадку, свою первую посадку на Вулкан...
Время шло, высота падала, а связи с диспетчерским центром всё не было. Компьютер докладывал, что все системы исправны, а "Аргемона" между тем приблизилась к штормовому фронту, несущему огромные заряды атмосферного электричества, и искажения в магнитном поле планеты, сбивая с толку приборы, мало-помалу отклоняли корабль от намеченного курса. Когда штурман заметил несоответствие, исправлять ошибку было поздно: они далеко промахивались мимо расчётной точки приземления, а на маневрирование уже не хватало высоты и времени.
Ещё оставался последний безопасный вариант: включить двигатели на максимум и увести корабль от поверхности. Аварийного запаса топлива как раз хватило бы для того, чтобы вернуться на орбиту, где потерявшая ход "Аргемона" могла вращаться сколько угодно в ожидании спасательных челноков. Но, видно, капитан Рош не стерпел мысли о том, что его корабль с позором отбуксируют в док, словно списанную в утиль баржу. Впереди, в пределах досягаемости, находилось ещё одно подходящее место для приземления - небольшой космопорт Йон-Эк'зер. И Рош направил "Аргемону" туда.
Оглохший без связи лайнер шёл на посадку, не слыша предупреждений. А навстречу ему мчалось только что стартовавшее с Йон-Эк'зера вулканское научное судно "Т'Кешт". Лёгкий трёхместный кораблик на импульсной тяге, направленный к Эридану-40 с исследовательской миссией, как раз выходил на разгонный участок траектории, выжимая из двигателей полную мощность, когда сенсоры обнаружили неопознанное судно на встречном курсе.
"Т'Кешт", представлявшая собой мобильную космическую лабораторию, не была приспособлена для быстрого маневрирования. Мгновенно изменить траекторию можно было только одним способом - включить маршевые двигатели на реверс, но сейчас этот способ не годился, потому что реверс на разгонном режиме просто-напросто взорвал бы перегруженную силовую установку. Пилот сделал, что успел: запустил боковые ускорители, и судно начало смещаться в сторону, понемногу сходя с опасного курса.
К несчастью, электрическая буря повреждает и сенсорные системы. Если вулканец видел лайнер более-менее отчётливо, то на экранах земного корабля крошечная "Т'Кешт" была лишь неясным пятнышком, пляшущим среди помех и ложных отражений. И "Аргемона" заметалась влево-вправо, пытаясь избежать столкновения с призраком.
Два корабля едва коснулись друг друга - вскользь, но на огромной скорости было достаточно и этого. С оторванной гондолой "Аргемона" закувыркалась, как акробат на трапеции, и рухнула в пустыню, прочертив барханы траурным следом из горящих обломков. А лёгкую "Т'Кешт" отшвырнуло далеко в сторону, и она упала на крутые склоны Л'лангонских гор.
Расследование катастрофы проводили на Вулкане, при участии приглашённых специалистов с Земли. С ними прибыл и старший брат погибшего капитана, научный офицер звездолёта "Уэльборн" Эмиль Рош. Он до последнего отрицал вину Лоуренса, упирая на неудачное стечение обстоятельств, погодные условия и и неверное решение вулканского пилота. Погибших было бы намного меньше, неистово доказывал он, если бы пилот "Т'Кешт" всё-таки включил реверс. Да, это означало смерть для него и его товарищей, зато "Аргемона" могла бы уцелеть - разве выбор не был очевиден? Вы, вулканцы, не устаёте повторять, что нужды большинства превыше нужд меньшинства - так почему же он не пожертвовал тремя жизнями, чтобы спасти триста двадцать?
Вулканские эксперты пожимали плечами. Действия пилота Севека были логически обоснованы. Расчёт показал, что его решение могло привести к сохранению обоих кораблей с вероятностью более семидесяти трёх процентов. Это наилучший компромисс в данной ситуации, поскольку Севек не знал, сколько человек на борту "Аргемоны" и сильно ли она повреждена. Шансы на благополучный исход были высоки, всё остальное - следствие ошибок, допущенных капитаном земного лайнера, и грубого нарушения им правил планетарной посадки.
Кирк не присутствовал на заседании - к тому времени "Энтерпрайз" уже покинул Землю - но от друзей из Флота знал все подробности и выбор Севека полностью одобрял. Не по логике даже, а просто по-человечески. Он легко мог представить себя в такой же ситуации, в кабине маленького корабля, когда рядом - Спок и Боунс, впереди по курсу - громада лайнера, приближающаяся со скоростью пули, и всего три секунды на принятие решения.
Он знал, что рискнул бы. Использовал бы все возможности, все крошечные лазейки, оставленные судьбой; не ради себя - ради друзей, доверивших ему жизни. И ещё потому, что пилот должен бороться за машину до конца. Это не написано в уставе, но это у каждого в голове, вколочено в подкорку. Взорвать двигатели? не попытаться спасти корабль? сложить руки и молча ждать смерти? Только тот, кто сам никогда не садился за штурвал, мог такое предложить.
Впрочем, трудно было бы требовать объективности от охваченного горем человека. По этой же причине члены комиссии поначалу закрывали глаза на резкие высказывания офицера Роша, и лишь когда тот в пылу дискуссии обвинил вулканцев в смерти брата, назвав их "остроухими инквизиторами", у главы земной делегации лопнуло терпение. Есть вещи, которые офицер Звёздного Флота не может себе позволить, и главная из них - расовые предубеждения. Скандал не разразился только потому, что оскорблённая сторона отнеслась к оскорблению с истинно вулканским равнодушием; зато реакция землян была незамедлительной. Прямо из зала заседаний лейтенанта-коммандера отправили обратно на корабль, и там, не выходя из транспортного отсека, Рош подал прошение об отставке.
Капитан "Уэльборна" уговаривал его одуматься. Рош был хорошим специалистом, и терять его не хотелось. И хотя обвинение в ксенофобии могло серьёзно подпортить его карьеру, капитан не сомневался, что руководство Звёздного Флота проявит сочувствие к утрате Роша и не поставит ему в вину опрометчивые слова.
Но Рош не искал сочувствия и не считал себя виноватым. Вулкан убил его брата, и он не желал ни видеть проклятую планету, ни слышать о ней, ни оставаться на посту, где долг офицера требует от него проявлять терпимость и улыбаться каждому встречному вулканцу. Всё, о чём он попросил капитана напоследок, - выхлопотать ему назначение куда-нибудь на периферию, подальше от центра Федерации. Это было нетрудно: земным посольствам на окраинных мирах вечно не хватало сотрудников.
Эмиль Рош нашёл новую работу на Эдосе.


***

- Он так и написал, - Маккой смотрел в сторону, не решаясь встретиться с капитаном взглядом. - Что возлагает ответственность за гибель брата и пассажиров "Аргемоны" на весь вулканский народ. Мол, если бы не их упёртая логика, катастрофу можно было бы предотвратить. Бред, конечно, но такой... продуманный. И приписка в конце - от правосудия не скрываюсь, вину за убийство признаю полностью и приговор исполняю сам...
Кирк молчал, болезненно заломив брови, стиснув губы в нитку.
- Его опознали? - спросил он после долгой паузы.
- Да. Тело практически невредимо. Он поставил фазер на тяжёлое оглушение и выстрелил себе в затылок.
- Записка подлинная?
- Написана от руки, его собственным почерком. Будто специально позаботился, чтобы не было никаких поводов для сомнений.
Кирк поднялся из-за стола. Прошёлся по маленькой комнате - четыре шага вперёд, четыре назад. Резко остановился.
- Он играл в шахматы?
Маккой моргнул. Такого вопроса он не ожидал.
- Не знаю, - честно сказал он. - А... какое это имеет значение?
Капитан опустился на стул - тяжело, словно короткая вспышка энергии исчерпала все его силы. Прислонился к спинке, бездумно сминая золотой атлас парадной формы.
- Было три выстрела. Первый - предупреждение, чтобы заставить нас бежать. Второй, на оглушение, - остановить Спока, чтобы я оторвался и вышел из зоны поражения. И третий, - Кирк устало прикрыл глаза ладонью; голос его звучал тускло. - Контрольный. Мат в три хода. Он просчитал все наши реакции, Боунс. Он навязал нам ситуацию, в которой наши действия... наши ходы оказались предсказуемыми, как в шахматной задаче.
- Это бывает, - осторожно проговорил Маккой. - Люди с психическими расстройствами часто проявляют маниакальную точность... и предусмотрительность...
Кирк оборвал его взмахом руки.
- Кто осматривал тело?
- Эдосианские медики и земной врач из посольства.
- Я хочу, чтобы ты лично повторил экспертизу.
- Но... - заикнулся Маккой.
- Эдосианцы ничего не понимают в нашей медицине, а штатские коновалы не видят дальше собственного носа. У тебя в десятки раз больше знаний и опыта. Я хочу быть уверен, что мы ничего не пропустили.
Маккой посмотрел на капитана, на синеватые тени вокруг его запавших и воспалённых глаз, на сгорбленные под золотым кителем плечи - и проглотил все возражения.
- Я спрошу у префекта разрешения поднять тело на корабль, - сказал он, немного помолчав. - Наша лаборатория оборудована лучше.
- Хорошо, - Кирк поднял голову, и что-то промелькнуло в его взгляде, как просвет в сплошной завесе грозовых туч, - слабый отблеск прежней улыбки. - Не беспокойся обо мне, Боунс. Я в порядке... почти.

-------------------
* Точка максимального сближения с планетой Вулкан
-------------------


Глава 3

Всё не так. Это необъяснимое чувство преследовало Кирка на всём пути от каюты до корабельной часовни. Пока судно находилось на орбите, двигатели были выключены, и тишина пустых коридоров давила подсознательным ощущением глухоты. Свет казался слишком тусклым, блеклая окраска стен с яркими пятнами дверей и люков резала глаз, и даже голос компьютера в турболифте звучал как-то незнакомо. Его «Энтерпрайз», его единственный дом, родной до последнего уголка, теперь выглядел чужим.
Кирк понимал, что дело не в корабле, а в нём самом. Он не мыслил себе "Энтерпрайза" без Спока, с той минуты, когда впервые ступил на капитанский мостик и увидел высокого худощавого вулканца, на вид - своего ровесника, в чьём замкнутом ястребином лице читалась порода, а в цепком взгляде тёмных глаз - характер; и подумал ещё тогда: "С этим сработаемся". Они вошли в его жизнь одновременно - корабль и друг, и стали неотторжимой частью этой жизни, одним из центров притяжения, определяющих траекторию судьбы...
Что проку в этих воспоминаниях? Всё уже случилось, и звёзды не погасли, и планеты не сошли с орбит. Это только поначалу кажется, что вселенная вращается вокруг твоей беды. Вспомни - когда не стало родителей, сердце тоже рвалось пополам, и это было даже больнее - первая потеря... А после смерти брата ты думал, что никогда больше не сможешь улыбаться. Сколько прошло с тех пор - два года? Два с половиной?
Такие раны заживают не вдруг. Он знал, что ещё долго будет вздрагивать, входя на мостик и не видя слева, у пульта сенсорного наблюдения, склонённой над окуляром черноволосой головы; что пройдёт много дней, прежде чем он снова сядет за шахматную доску и перестанет закусывать губы при слове "Эдос". Но рано или поздно время сгладит всё - нужно только подождать. Перетерпеть, сжать себя в кулак, не дать расклеиться. Поверить, что потом будет легче.
Сигнал общего сбора прозвучал минут пять назад - значит, все уже в часовне и ждут только его. Желая быстрее покончить с этим, он ускорил шаги.
Лишённая всякого религиозного убранства, корабельная часовня не являлась культовым сооружением в полном смысле этого слова. На "Энтерпрайзе" служили приверженцы двенадцати земных и четырёх внеземных конфессий, которые нельзя было ни совместить, ни отдать одной из них предпочтение в ущерб остальным. Поэтому, в соответствии с флотским кодексом толерантности, каждый верующий держал свои реликвии у себя в каюте, будь то икона, молитвенный коврик, свиток с изречениями или статуя-светильник для медитаций. Часовня же была просто тихим и уединённым помещением, куда можно было зайти после вахты и помолиться любому богу и вместе с ним - вечным звёздам, чьей милости они вверяли себя, покидая надёжную твердь планет.
Кирк не любил это место - оно навевало мысли о проводимых здесь похоронных церемониях. Здесь же совершались и бракосочетания между членами экипажа, но первое случалось чаще, чем второе; в памяти Кирка неизгладимо отпечатался день, когда одна молодая женщина вошла сюда дважды - сначала счастливой невестой, потом безутешной вдовой. Тень того дня, казалось, навеки омрачила светлые стены часовни.
Но сейчас у него не было выбора. Как старшее официальное лицо на корабле, он должен был провести мемориальную службу лично. Как капитан, он должен был утешить и ободрить экипаж в трудную минуту. Как друг, он не мог не почтить память друга в последний раз.
Он вошёл в открытые двери, и люди расступились перед ним. Вопреки опасениям, он не оказался последним. Часовня была полна лишь на две трети и продолжала заполняться, места на скамьях закончились, и вновь прибывшие становились вдоль стен, в проходах, у дверей, занимая каждый клочок свободного пространства. Джим поднялся на кафедру и оглядел небольшой, скромно украшенный зал.
Когда корабль вышел на орбиту Эдоса, большая часть команды спустилась на планету, но уже через два часа после убийства все были на борту, как и положено в чрезвычайной ситуации. Не прозвучало ни единого слова протеста - перед лицом свалившегося на них несчастья испорченный отпуск был мелочью, о которой не стоило вспоминать. Сейчас в часовне находилась примерно половина свободного от вахты персонала. Скотти, пришедший одним из первых, занял место прямо перед кафедрой. Его загорелое лицо с насупленными бровями казалось почти сердитым - словно он не мог простить Споку, что тот покинул их. За ним сидел Сулу, непривычно тихий и задумчивый, погружённый в себя. На скамье слева Кирк увидел Чепэл и Ухуру. Медсестра была бледна, как призрак, и по её сухим глазам, по неподвижному взгляду капитан понял, что она ещё пребывает в шоке, отказываясь до конца поверить в непоправимое. Ниота крепко обнимала подругу за плечи, будто пытаясь защитить от боли утраты, которая вот-вот должна была обрушиться на неё со всей силой реальности. Кирк мысленно обозвал себя бессердечным ослом за то, что не поговорил с Кристиной раньше. Видят звёзды, она нуждалась в поддержке больше, чем кто-либо другой на этом корабле.
Он поискал глазами Маккоя и удивился было, не найдя его в первых рядах, но потом заметил доктора у дальней стены, возле дверей. Маккой кивнул ему издалека, как бы извиняясь за опоздание; вид у него был мрачный и одновременно встревоженный, и Кирку показалось, что он хочет что-то сказать. Но все вопросы - если у него были вопросы - могли подождать до окончания службы.
В часовне уже некуда было ступить, и от множества синих туник на стены лёг вечерний, сумеречный отсвет. Здесь собрался почти полный состав научного отдела; инженерный и пилотажный были представлены более скромно, но вся смена "альфа" с мостика и остальные, кто часто работал со Споком, присутствовали в зале. Кирк ещё раз обвёл взглядом тесные ряды людей и нахмурился. Не хватало Чехова.
Русский паренёк был назначен навигатором "Энтерпрайза" в конце первого года миссии. Не кто иной как Спок первым заметил, что новичок силён не только в астронавигации, но и в прикладной физике, и предложил перевести его на такую должность, где он мог бы найти своим способностям лучшее применение. Так Чехов, сохранив за собой обязанности второго навигатора, получил назначение в научный отдел, где Спок принялся воспитывать из него своего заместителя по части управления бортовыми системами. Вулканец был строгим учителем, требовательным и скупым на похвалу, но Чехов ходил за ним по пятам и только что в рот не заглядывал. Когда Кирк спросил у юноши, не слишком ли Спок его гоняет, тот ответил какой-то поговоркой вроде "чем труднее учиться, тем легче драться", и признался, что за несколько месяцев в научном отделе узнал больше, чем за четыре года в Академии.
Отсутствие Чехова неприятно удивило капитана. Он не ожидал от молодого энсина такого пренебрежения и не представлял себе настолько важного дела, чтобы ради него можно было бы опоздать на последнее прощание с коллегой, товарищем и наставником. Но задерживать службу из-за одного человека тоже не годилось. Кирк шагнул к пюпитру, и зал мгновенно умолк, погас сдержанный шелест голосов, исчезли все посторонние звуки. Наступила скорбная, пронизанная ожиданием тишина.
Кирк глубоко вздохнул - и обнаружил, что не знает, с чего начать. Нужные слова, минуту назад горевшие в сознании, растерялись, рассеялись, как пригоршня песка, а те, что остались... их было слишком мало, чтобы вместить всё, что он собирался сказать.
Кем был для него Спок? Верным помощником, незаменимым, как правая рука, понимавшим его не с полуслова даже - с полувзгляда. Единственным, кому он без колебаний мог доверить "Энтерпрайз" и знать, что корабль пребывает в надёжных руках. Компасом, по которому он сверял свои решения, когда случалось усомниться в собственных ориентирах. Но другом - прежде всего. Они не сразу нашли общий язык, да и Спок был не из тех, кто легко сходится с людьми, - но тем дороже была эта дружба, тем выше Кирк ценил доверие вулканца и редкие минуты откровенности, когда тот давал понять, что его преданность капитану основана не только на служебном долге.
Один разряд фазированной энергии. Аутодафе длиной в полсекунды. Говорят, это безболезненно - но кто проверял на себе? Можно лишь утверждать, что это было быстро...
Он понимал, что слишком долго молчит, что пауза затянулась до неприличия, но ничего не мог поделать. Предательская дрожь зародилась в горле; попытайся он заговорить - и голос бы неминуемо сорвался. Он ещё держал себя в руках, но чувствовал, что первое же слово вслух обрушит остатки его самообладания, переломит непрочное равновесие между внешним спокойствием и царящим внутри смятением.
Он давно, очень давно не плакал - с тех пор, как похоронил брата.
...Сэма и Аурилан положили в общую могилу - в городе было слишком много погибших, чтобы дать каждому отдельное погребение. На окраине столицы вырыли большой котлован и опустили туда тела, укрытые вместо гробов в тонкую блестящую ткань. Таков был обычай на планетах-колониях, чтобы чужеземная почва легче приняла в себя мёртвую плоть и снова вернула её в мир живых - травой, цветами, весенним шелестом деревьев...
День выдался глухой и пасмурный, серое небо сеялось мелкой водяной пылью, и такая же серая хмарь исподволь обволакивала душу, чуть притупляя боль. Джим стоял в толпе, никем не замеченный и не узнанный: гражданская одежда избавила его от любопытных взглядов, от праздных вопросов и ненужных благодарностей. Он смотрел, как чёрная влажная земля накрывает серебристые свёртки, в которых едва угадывались очертания тел его брата и невестки, и никому не было дела, слёзы или дождевые капли текут по его лицу. Здесь каждому хватало собственного горя...
И та, прошлая боль, оставленная за спиной, ожила и ударила рикошетом, памятью обо всех незаживших ранах - и стало трудно дышать. Но сейчас он не мог слиться с толпой: отделённый от них, он стоял на возвышении, как на краю обрыва, где некуда бежать. Все лица были обращены к нему. Он видел, как их ожидание перерастает в замешательство, потом в смущение; он приказал бы им разойтись, чтобы прекратить эту пытку, тягостную и для него, и для них, но не в силах был произнести ни звука.
Тишина сомкнулась над ним тёмной болотной водой - он тонул в ней, и устремлённые со всех сторон взгляды тянули его на дно, словно камень на шее. Маккой смотрел на него с болью в глазах, у Ниоты дрожали губы; он задыхался под гнётом их сострадания, он не хотел, не мог позволить им жалеть себя...
- Капитан!
Молодой голос с сильным акцентом бесцеремонно разбил оковы безмолвия. Коренастая фигура с разбегу врезалась в тесные ряды людей, как пушечное ядро, и нещадно расталкивая их локтями, стала пробиваться вперёд; сверху Кирк видел только плывущую к нему растрёпанную русую макушку. Толпа всколыхнулась, загудела недовольным ворчанием, в котором резкой нотой выделился возмущённый окрик Маккоя: "Чехов, какого чёрта!.."
- Капитан! - Навигатор протиснулся к кафедре. Он запыхался, на щеках неровными пятнами горел румянец. - Капитан... мистер Спок... его не убили!
Если Чехов собирался восстановить нарушенную его вторжением тишину, то это ему удалось в полной мере. Такого гробового молчания стены часовни не знали со времён постройки корабля. Впрочем, длилось оно недолго - ровно столько, сколько потребовалось капитану, чтобы шагнуть с кафедры, сгрести юного нахала за рубашку и встряхнуть, как непослушного щенка.
- Объяснитесь, энсин, - голос Кирка был чуть громче шёпота, но резал чистой сталью.
Чехов чуть побледнел, вынужденно приподнимаясь на цыпочки.
- Этот луч, которым в него стреляли, - заторопился он, - это был не фазер!..
- Что? - беззвучно выдохнул капитан.
- Это транспортатор!